Михаил АКИШИН, профессор


Дело губернатора Сухарева

Колодница Аграфена Федотова, просидевшая без суда в тюрьме Тюмени три года, подала в 1745 году сибирскому губернатору Алексею Михайловичу Сухареву извет в "слове и деле" на канцеляриста С. Гурьева, обвинив его во взятках с тюремных сидельцев. Прочитав извет, Сухарев не нашел в нем криминала и приказал Аграфене "учинить жестокое наказание... на страх другим: бить плетьми в то время, когда она от бремени свободитца, ибо по усмотрению Сибирской губернской канцелярии она, Ографена, чревата (беременна. - М. А.)". Такая жестокость была скорее не патологией губернатора, а тем стилем управления, который он усвоил в течение всей своей жизни.

У Сухарева была необычная и в то же самое время очень типичная для деятеля эпохи реформ первой половины XVIII века биография. Выходец из среды московских стрелецких полковников, "янычар" Московского царства, сам стрелецкий полковник, он, несмотря на лютую ненависть Петра I к стрельцам, сумел сделать неплохую военную карьеру.

В начале XVIII века жилецкий стрелецкий полк Сухарева нес гарнизонную службу в Севске и Полоцке, с 1706 года участвовал в военных действиях в Польше. В 1711 году Сухарев стал русским комендантом польского города Полонного, где к традиционным навыкам "мздоимства" стрелецких полковников прибавился опыт мародерства. Как объяснял правительству Поль ши русский посол Г. Ф. Долгоруков, русские, "служа и умирая" за Польшу, "ветром прокормиться не могут", почему и грабят союзное польское население.

В 1722 году Сухарева назначают комендантом Тобольска и командиром Енисейского полка. Теперь он входит в правящую элиту Сибири. В 1720 годах он дважды правил губернией за уехавших в столицу губернаторов и дважды оказывался под следствием.

В 1723 году В. Н. Татищев и князь С. М. Козловский донесли в столицу, что Сухарев покровительствует своему старому другу, ссыльному бригадиру Г. Рожнову, допускает его до участия в суде и делах администрации. Следствие частично подтвердило эти обвинения. По указу Сената меры по содержанию Рожнова в сибирской ссылке были ужесточены. Сухарев наказ ание не понес.

Более серьезным для него оказалось следствие, возникшее по извету в "слове и деле" от "уроженца г. Кашина дворянского сына" и редкого авантюриста В. Тверикова. В Сибирь последний попал с рваными ноздрями и после наказания кнутом за постоянные побеги с военной службы, продажу обманом чужого поместья однополчанину по гвардейскому Семенов скому полку, ложные доносы по "слову и делу".

В ссылке Твериков нашел новый способ наживы: он стал представляться простым людям "знакомцем" губернатора Черкасского и коменданта Сухарева, а затем предлагал за взятку передать этим "командирам" челобитную. Дела у Тверикова шли успешно.

В 1723 году Твериков решил поживиться за счет тюремных сидельцев. Он уговорил арестантов дать Сухареву взятку в 100 рублей и через три дня вместе с арестантом Кузнецовым отправился к коменданту. Около дома полковника Твериков оставил арестанта, а сам вошел внутрь. Вскоре он вышел с солдатом и сказал: "Полковник де Сухарев на вас гневается и прик азал взять тебя за караул". Они отвели Кузнецова в "пустое место", сбили с ног, душили и отобрали деньги.

Об этом случае узнали тобольские власти, и надворный суд приговорил Тверикова к смертной казни. Но проходимец и тут не растерялся, а крикнул на своего "знакомца" Сухарева "слово и дело". 9 апреля 1723 года Сухарева и Тверикова отправили в Москву.

В застенках Преображенского приказа Твериков рассказал о своих доверительных отношениях с Сухаревым. Например, однажды обер-комендант Тобольска предложил ему, "чтоб он, Твериков, промыслил ему, Сухареву, из русских людей или из татар и остяков волхва (колдуна. - М. А.) для того - есть де у меня мнение такое, сделать то, чтоб на свете не было жива цар я Петра Алексеевича". Далее он совсем разоткровенничался: "Служим де мы ему, да выслужили тоже как и другие наша братья - позорною смертью померли, лучше служить чужому царю, нежели ему".

В приказе провели тщательное следствие. Тверикова пытали, и он сознался во лжи. 12 августа 1723 года ссыльного обезглавили. Полковник же возвратился на прежнюю должность. Трудно сказать, насколько оправданными были слова Тверикова, но обвинения в колдовстве и попытках использовать его "для умыслу на государево здоровье" преследовали Сухаре ва всю жизнь, а его взяточничество и связи с уголовниками позже подтверждались многократно.

Впрочем, Сухарев не только оказывался под следствием, но и сам проводил расследования.

В мае 1733 года бригадира Сухарева губернская канцелярия посылает в Иркутск для следствия о злоупотреблениях вице-губернатора А. Жолобова. На эту должность последний был назначен в 1731 году, почти сразу же в Тобольск и Москву стали поступать на него жалобы. Сенат решает сменить Жолобова К. Сытиным, который в дороге заболел и по приезде в Иркутск у мер.

Теперь в борьбу за власть в Иркутске вступили две партии. Подьячий Татаринов, казачий атаман Лисовский и епископ Иннокентий составили временное правительство и убедили иркутян просить губернатора назначить вице-губернатором малолетнего сына Сытина под опекой полковника И. Д. Бухгольца. Но Жолобов путем интриг и, опираясь на иркутско е купечество, добился для себя нового указа о назначении вице-губернатором, после чего стал мстить своим врагам.

В 1734 году в Иркутск с ротой солдат приехал Сухарев. Жолобов попытался оказать ему сопротивление. Из указа императрицы следует, что он, "не имея от предерзостей своих воздержания... обнажил свою шпагу и учинил противность" офицерам, посланным его арестовывать. Но попытка устроить дуэль результатов не дала: Жолобов был арестован, а Сухарев по ук азу губернской канцелярии занял его должность и начал следствие.

Следователь выяснил, что Жолобов "через непорядочные свои... поступки нажил 34 821 руб.", собирая "с народа... лихоимством взятки золотом, серебром и прочим", присваивал часть жалованья казаков, "местных слобод с крестьян учинил на себя сбор, и по книгам явилось в покупке по приказам его, Жолобова, в дом его припасов на 308 руб.". Вице-губернатор отбирал у иркутских дворян "земли и отдавал сам пашенным крестьянам и за то брал с них взятки же"

Особенным грабежам подвергались аборигены. Казаков в сборщики ясака Жолобов назначал за взятки, а те окупали их вымогательствами с ясачных людей. Если грабежи казаков достигали такого размаха, что аборигены подавали на них жалобу, Жолобов, опять же за взятку, спускал дело на тормозах. Кроме того, вице-губернатор "забирал тунгусских зайса нов и гуленг в Нерчинск и данные из нерчинской канцелярии указы отбирал и, взяв с них взятки, давал им от себя указы, да с тунгусских шаманов, о которых было показано, что были пытаны безвинно, брал он себе взятки же". Из-за этих поборов аборигены не смогли заплатить государству ясака на 8230 соболей.

В нарушение мирного договора между Россией и Китаем вице-губернатор оставил в Иркутской провинции китайских перебежчиков, взяв с них "немалое число верблюдов и лошадей", которых затем отправил контрабандой в Китай "для промена на товары, что и променено было по цене на 4603 руб.".

Сухарев выяснил, что государство терпело большие убытки из-за контрабандной торговли с Китаем. Виновными в этом он считал высших чиновников Иркутска, которые за взятки определяли в таможни местных жителей, получавших от незаконной торговли большие барыши. Для того чтобы пресечь контрабандную торговлю, Сухарев предложил императрице м естом сбора пошлин и клеймения товаров сделать Кяхту, которую направлявшиеся в Китай купцы не могли миновать; таможенными же чиновниками назначать не сибирских, а российских купцов, а также укрепить заставы и усилить досмотр проезжающих торговцев.

Сухарев доказал, что Жолобов вел жестокие расследования о мнимых преступлениях безвинных людей, пытал их и "жег огнем", от чего один человек умер. Скрывая свои преступления, он утаивал изветы на себя, изветчиков же сажал на цепь. Незаконно нажитое в Сибири имущество вице-губернатор под видом казенного отправлял в свои поместья.

О результатах следствия Сухарев доложил императрице. Она взяла следствие под свой контроль, поручив в 1735 году вести его московской комиссии генерал-поручика А. П. Волынского. Эта мера оказалась очень своевременной. Пытаясь избежать наказания, Жолобов объявил "слово и дело" на сибирского губернатора А. Л. Плещеева, иркутского следователя С ухарева и губернского секретаря К. Баженова. Во время расследования извета в Тайной канцелярии Жолобов повинился, что подал его "от одной только своей злобы... и ко отбыванию от следствия". Но Сухарев содержался по этому извету в Москве до 1740 года, когда правительница Анна Леопольдовна повелела отпустить ему вину "без штрафа" "за долговремен ное его содержание под арестом".

1 июля 1736 года по именному указу Анны Иоанновны бывшему иркутскому вице-губернатору Жолобову была отсечена голова. В указе разъяснялось, что он, "презирая наши указы и присяжную должность, в бытность в Иркутске вице-губернатором злохитросными своими вымыслами чинил многие государственные преступления".

В 1740 году принимается решение сменить сибирского губернатора П. И. Бутурлина из-за его "старости и слабого здоровья". В указе о смене отмечалось, что в правление Бутурлина "в сборе казны... великий чинился ущерб, сверх того от лакомства тамошних городов воевод и других управителей обыватели несносно претерпевают разорение". На его место ищут человека, "любящего правосудие, честного, трудолюбивого и богобоязненного".

Выбор пал на генерала И. А. Шипова, работавшего в комиссии А. П. Волынского и участвовавшего в расследовании преступлений Жолобова. По его ходатайству сибирским вице-губернатором был назначен Сухарев. Но Шипов не торопился в Тобольск, губернией продолжал править Бутурлин. И в 1742 году кабинет министров губернатором определяет Сухарева с наг раждением чина генерал-майора.

Назначение состоялось вопреки мнению Сената, который предлагал другие кандидатуры, "а кроме их других способных к представлению не находит". Видимо, в назначении трижды находившегося под арестом по обвинениям в злоупотреблениях Сухарева решающую роль сыграло его давнее знакомство с бывшим сибирским губернатором, одним из самых вли ятельных вельмож России - кабинет-министром князем А. М. Черкасским.

Губернаторство Сухарева запомнилось сибирякам вымогательствами и произволом чиновников. Первые же его распоряжения вызвали жалобы. В 1743-1744 годах в Сенат поступили доношения от обиженных Сухаревым "оренбургской команды" географа Шишкова, канцеляриста Лебедева, майора Кенемана. Еще ранее о злоупотреблениях губернатора сообщал тоб ольскому прокурору губернский секретарь Карташов. Но его доношения до Сената не дошли. Узнав о них, Сухарев пригрозил Карташову тем, что "ежели он впредь то чинить станет, то де сыскана будет дорога для какого-нибудь следствия в такое место, откуда во многие годы возвратиться не может и без получения тамо акциденций с голоду умрет".

В Тобольске Сухарев вел себя как жестокий и властный хозяин: дела он вершил не в присудственном месте, а у себя на дому; самовольно проводил жестокие розыски и судил обвиняемых без соблюдения судебной процедуры; заставлял служителей губернской канцелярии исправлять протоколы и подписывал их задним числом. Жалование себе Сухарев брал, н е дожидаясь указов. Для своих нужд он создал особую военную команду из гренадеров. Во время поездок его сопровождали 12 солдат.

Не обижал он и своих родственников и друзей. Когда в Тобольск с известием о мире со Швецией приехал зять А. М. Сухарева, камергер А. Жеребцов, губернатор самовольно выдал ему 13 тысяч рублей казенных денег, разложив их затем как подарок за радостную весть на сибирские города. Купца Г. Евсевьева, на сестре которого женил своего сына, губернатор "из
087;одушного окладу выключил и по определении во дворянство послал... присовокуплять богатства в слободу комиссаром". Протоколиста Соколова назначил секретарем в губернскую канцелярию сверх штата, сына боярского Якова Александрова определил в тобольскую таможню комиссаром "и в угодность ему... написал... дворянином". Добился производства своего зятя Венденга из капитанов в полковники, а после этого освободил его от службы.

За взятки губернатор тайно, без торгов отдавал купцам выгодные откупа и освобождал их от казенных служб, противников этого порядка жестоко наказывал (например, купец Неволин был посажен на цепь).

По заявлениям обвинителей, преступления Сухарева покрывали тобольский прокурор Елисеев и митрополит Антоний. Губернатор "новонабранных рекрут завсегда содержал в тяжелой и чрезвычайной земляной и в протчих работах". Однажды он приказал рекрутам сравнять около Тобольска гору "для проезду... и для гуляния архиерею в подгородное его а рхиереиское село Ивановское".

На основе этих доносов кабинет-министры и сенаторы предложили императрице Елизавете Петровне снять Сухарева с должности. Основным предлогом было то, что сибирский губернатор должен хорошо разбираться не только в военных и гражданских вопросах, "но и в иностранных делах довольно знать", к чему Сухарев, по мнению Сената, способен не был.

Императрица не согласилась с Сенатом, ведь его предложение противоречило основным принципам ее царствования. О духе ее правления известный историк Ю. В. Готье писал: "Елизавета фактически отменила смертную казнь; это отражалось и на судьбе областных правителей, осужденных за злоупотребления в ее царствование..."

После отказа императрицы снять с должности Сухарева в Сенате решили начать следствие о нем. Кандидатуру следователя утвердили не сразу. Лишь в апреле 1745 года из Москвы в Тобольск отправился полковник Л. Боборыкин.

Следователю не стоило большого труда подтвердить все обвинения против Сухарева. Более того, он доказал, что Алексей Михайлович занимается контрабандной торговлей порохом и свинцом со враждебным России Джунгарским ханством, что граничило с государственной изменой.

Боборыкин выяснил, что Сухарев "из лакомства водит дружбу с шельмованными и публично наказанными людьми". За взятки и по просьбам друзей он освобождал ссыльных преступников и разрешал каторжанам записываться в купечество и заниматься торговлей.

Но следствие Боборыкина не дало результатов. Уже в 1745 году Сухарев послал "нижайшее доношение" императрице Елизавете, в котором жаловался на секретаря Карташова "с прочими подобными ему беспутными доносители" умыслившими на него донос "по одной своей злобе". Пристрастие же Боборыкина объяснял тем, что ранее сам осудил родственника пол ковника. Следователя он обвинил и в том, что тот "взял себе в совет и компанию известного государственного вора Ивана Темирязева", который пытался возмутить туземные народы Сибири против власти Елизаветы Петровны.

На основании этого доношения сенаторам пришлось дать указание о том, чтобы Боборыкину "за непорядочные его в противность многим указам поступки, не производить ему жалование". Служители следственной канцелярии должны были получать жалование от тобольских властей, то есть от обвиняемого Сухарева. Денег они не видели, и через два года "п ришли в крайнее разорение и последнее свое платьишко испродали и испроели".

Лишив следователей жалования, губернатор постарался оставить их и без работы. Он запретил выдавать им какие-либо дела и отсылать к следователям свидетелей "и всему гражданству заказал, чтобы без его ведома по повесткам следственной комиссии никто туда не ходил, а Тобольской ямской конторе запретил принимать из следственной комиссии н а почту пакеты и даже запретил выдавать в комиссию бумагу и чернила". Когда Боборыкин пригласил в комиссию двух татар для допроса, то они отказались идти, сославшись на то, что имеют указ губернской канцелярии к следователям не ходить, добавив, что, если Сухарев прикажет им идти, они пойдут.

Практиковал губернатор и военные налеты на следователей. Доносители Карташов и Лебедев, к которым следственная комиссия приставила караул, были захвачены ночью и увезены в неизвестном направлении. Сухарев освободил арестованного Боборыкиным отца губернского секретаря Соколова и назначил его управителем Тобольской подгородной с лободы, а чтобы его вновь не арестовали, приставил к нему солдат.

Служителей канцелярии "для страху, дабы о противных указам поступках никто представлять не смел, не только он, губернатор, но и секретари Замощиков и Соколов... без определения штрафуют плетьми, батожьем и прочими побоями, и за такие объявленные страхи не токмо что представлять, но и говорить о том не смеют".

В таком же страхе находился и военный гарнизон. Несмотря на то что Сухарев по своему усмотрению посылал солдат на работу к штатским людям, "полковые и ротные командиры опасаются нападок Сухарева и представлять об этом никто не смеет, т. к. таковых офицеров он посылает не по очередным в дальние с арестантами и в прочие посылки", а доносителя майора Кенемана якобы за описку в титуле е. и. в. арестовал и более полугода держал под караулом.

Прав был доноситель М. Тоболкин, который писал, что "и все подследственные... и прочие чинят ослушание и ни во что не считают это следствие, и все боятся более губернатора, чем указа е. и. в. и Сената, т. к. Сухарев имеет главную здесь команду над всеми и он запретил всем накрепко под страхом наказания слушать следственную комиссию и тем между народом учинил великое смятение".

Уже в 1746 году полковник Боборыкин, ссылаясь на болезнь жены и детей, просит Сенат отозвать его в Москву.

Вместо него в Тобольск посылают полковника Ошанина. Но и ему не удалось справиться с сибирским губернатором. Вскоре он писал в Тайную канцелярию, что по распоряжению Сухарева ночью, разбив караул, гренадеры забрали доносителя Карташова вместе с письмами и документами, доказывавшими виновность Сухарева. Гренадеров возглавлял В. Волвяг ин, "который за вину был прислан в здешний гарнизон в работу, а Сухарев послал его для верных своих услуг и поставил во главе караула".

На этом следствие фактически заглохло. Сухарев продолжал бесконтрольно править губернией до своей смерти в 1752 году. В 1754 году очередной начальник комиссии, полковник Сацыперов, изобразив печальное положение комиссии "праздной" "за непроизвождением дел", просил указа "о генерал-майоре Сухареве следствие за вышеизображенными обстоятел ьствы и что уже оный губернатор Сухарев и доноситель подполковник Кенеман помре, а прочие доносители содержаться под секретным и безвестным аресты" окончить. Сенат, войдя в это чрезвычайное положение, указом 16 сентября 1754 года следствие прекратил.

Но и в то время нашелся в Сибири человек, осмелившийся противостоять губернатору Сухареву. Это тобольский полицмейстер капитан Марк Бабановский. О его отношении к таким обычным для XVIII века явлениям, как пьянство и взяточничество, рассказывает книга записи его приказов за 1750 год. В течение года Бабановский приказал выпороть всех своих подчи ненных за эти грехи, в том числе был "бит батожьем" копиист Д. Милованов "по просьбе матери его родной... за пьянство".

Полицмейстер не только наводил порядок в своем ведомстве, но и отказывался выполнять преступные указы губернатора. Полиция не приняла никакого участия в выбивании с тобольских горожан денег на подарок камергеру А. Жеребцову. Более того, в 1744 году Бабановский добился указа от Сената, запрещавшего Сухареву вмешиваться в дела полиции.

Губернатор попытался засудить непокорного полицмейстера. По подсказке Сухарева жена тобольского казначея Акулина Заусаева объявила на Бабановского "слово и дело". Она якобы слышала от него: "Тобольский де полицмейстер Марко Бабановский похвалялся, что всех здесь баб и девок перегреб, хотя бы де и сама государыня ему попалась, то бы де и сама от него не отвертелась". В московской Тайной конторе, где проходило следствие по доносу, быстро разобрались в его ложности и приговорили Заусаеву "бить кнутом нещадно и сослать в Оренбург на вечное житье".

Потерпев неудачу в оговоре, губернатор решил применить силу. Он настроил против полицмейстера солдат Ширванского полка, квартировавших в Тобольске. 1 марта 1747 года солдаты встретили объезжавшего город полицмейстера "тремя непристойными и Военному Артикулу противными... зборицами", а около дома ратмана Крупенникова, куда ехал Бабановск ий, его ждала четвертая толпа. Солдаты "приступали к нему, Бабановскому, с великим невежеством и наглым криком, и бранили всякою скверною непотребною бранью, из которых солдат некоторая часть, взявши из стоящих у двора... костровых дров... весьма умышленно бросали на него, Бабановского, и хотели тем смертным орудием бить...".

23 апреля 1750 года Бабановский объезжал городские караулы и встретил толпу "солдат человек с 50 и более, в коем собрании несколько тех солдат было пьяных". Эти солдаты "учинили злодейское нападение" на полицмейстера: "голову просекли шпагою, в другом месте проломили эфесом, да просекли шпагою ж левую руку в завитии, и в левом боку проломили два ре бра, и прочие тяжкие раны даны". После этого избиения Марк чуть не умер, его даже исповедовал священник.

На следствии об этой драке Бабановский рассказал, что перед избиением солдаты его "порицали вором", на что он ответил, что он "со вступления в службу е. и. в. от солдатства даже до обер-офицерства и ныняшнего времени ни в каких штрафах и подозрениях не бывал и вором ни по чему приличен не был же, и продолжал службу е. и. в. по присяжной должности, как ч естному и верному офицеру надлежит...".

В конфликте Сухарева и Бабановского можно увидеть столкновение не людей, а позиций в отношении к власти. Стрелецкий полковник, боевой офицер армии Петра I и сибирский губернатор Сухарев оставался, по существу, человеком XVIII века с отношением к службе как к возможности "покормиться" за счет подчиненных. Марк Бабановский - в какой-то мере дворя нин новой, европеизированной России, человек, служащий не государю, но государству, верящий в рациональное управление на "общее благо". Через четверть века, опираясь на таких людей, Екатерина II продолжила реформы Петра I.

Еще полтора столетия назад сибирский просветитель П. А. Словцов дал очень негативную оценку сухаревскому правлению Сибирью: "Сомневаюсь найти что-либо выгодное для памяти Сухарева". Современные знания о истории Сибири середины XVIII века не позволяют отказаться от этой оценки.